телегу директору накатал. Или директор… да, конечно, он изначально в курсе был, просто уж больно случай подходящий. Мы с ним совсем не пара оказались. Неудивительно, что он несколько дней со мной встречался в коридоре и как-то между прочим, будто не в силах говорить об общей проблеме простым человеческим языком, утверждал, что кооператив меня всяко недооценивает, что мои таланты пригодились бы в «Моменте» или «Русском стиле».
Потом, когда понял, что либо он плохо намекает, либо я туп от природы, вызвал к себе и пояснил: лучше всего будет, если я накатаю по собственному. А то семья здесь дружная, склок и обид не случается, а мое мнение всегда крайнее оказывается, да еще и не в кассу, причем, натурально: все мои предложения руководитель отклонял с неизменным постоянством. Неудивительно, если лучше будет, когда я уволюсь, а он напишет положительную характеристику без всякого упоминания того прискорбного инцидента. И желательно сделать это до конца месяца, под расчет бухгалтерии.
Я рассказал обо всем Оле, она помрачнела, куснула губы.
— Вот гадство, — заметила в итоге. Хотела заметить еще крепче, но не решилась. Женщина все же. — То есть ты все лето на них пропахал, сделал им линию одежды, а они теперь рады-радешеньки поскорее избавиться.
— Но по морде я съездил.
— Да мало что бывает в запале. И в семье не без урода, раз так заговорил. Он же не об Артуре, он обо всех гадко сказал.
— А я думал, ты вдруг Артура защищать будешь.
— Не буду, но и тебя в обиду не дам.
— Будешь содержать безработного гражданского мужа? — она улыбнулась и притянула к себе. Поцеловала.
— Конечно буду, куда ж мне деваться-то. Взялась за гуж… и так далее. Ищи работу в других пошивочных, а то я тебе подыскивать стану. У меня ведь тоже связи есть. Правда, больше по моей специальности или в столовых.
— Это там, где блат и сервелат?
— Там, где я работала. Да, вот представь, когда мне было тринадцать, у нас в Шахтах совсем с продуктами туго стало. Папа регулярно в город мотался, хоть что-то прикупить, его не всегда отпускали, все же видный человек в институте, а мама — ты слышал, она на себя три класса брала. Я быстро повзрослела. Мама договорилась с тетей Галей, что та пригласит меня в столовую в конце дня — на генеральную уборку, а за это мне всяко обломится. Колбасы, мяска, копченостей, сыров — все, что из нарезки осталось. Тем и промышляли. Уставала как зверь, но зато жили неплохо. А потом как-то проблема рассосалась, я года два так поработала, связями обросла, а когда в институт отправилась, все, такой надобности не случалось. Но знакомства остались, куда ж без них.
— Странно, — промолвил я. — Я дефицита в семидесятые не припомню. Хотя был год, когда колбаса пропадала… или я ошибаюсь. Нет, не вспомню.
— Словом, если совсем туго будет, устрою судомойкой. Работа на износ, но профит хороший. Всегда домой вкусности носить будешь. Даже больше, чем я. А то и в систему встроишься, будешь продавать буженину, карбонад, билеты на концерты, — она улыбнулась, запустила пальцы в волосы, растрепала знакомым движением. — Не грусти, зая, прорвемся. Не век же этот дефицит будет.
— Я тоже на это очень надеюсь.
— А пока давай в кино сходим, благо, выходные.
Я смутился.
— Понимаешь, у Фимы послезавтра день рождения, я хотел сходить, поздравить.
— Зая, ну что ты у меня спрашиваешь, сходим в воскресенье. Все наоборот, я у тебя отпрашиваться должна. Как не муж, честное слово.
Глава 24
В субботу вечером я прибыл к Фиме. Одарил юбиляра скромно, но по-деловому — станком «Шик» со сменными лезвиями, насколько помню, он предпочитал бриться именно так, а не электрической «Невой» или «Харьковом». Определенно в этом действе наблюдался лоск — хотя бы от самой процедуры намыливания воды в тазике, затем вспенивания в ней щетки, нанесения пены на небритость и наконец, осторожного гладкого бритья кассетой из двух лезвий. Достал возле рынка у фарцовщиков.
Фима, правда, не шибко обрадовался моему подарку, сопроводил кислой улыбкой, видимо, напомнившей ему времена заключения в СИЗО. Куда он на время суда, судя по не слишком обнадеживающим данным прокуратуры, должен будет вернуться. Правда, пока непонятно, когда именно — суд второй раз переносился. Но тому имелись весьма обнадеживающие причины. И прежде всего: монолитное дело против «мошеннической банды» стало рассыпаться в последние месяцы, свидетели либо отрекались от прежних слов, меняя показания в пользу бывшего руководства кооператива, либо и вовсе отказывались выступать в суде, уверяя, что их слова были получены следователями либо под давлением, либо неправильно поняты. Даже представители «Рабочей одежды» и то пошли на попятную. Неудивительно, что прокуратуре пришлось сперва просить суд об отсрочке, затем переквалифицировать дела подследственных на менее тяжкие статьи, а вот теперь и вовсе разбить целостность процесса, выделив каждое дело в отдельное производство. Больше того, позавчера выпустили нашего Дойча, работавшего управляющим ателье и, понятное дело, не знакомого с аферами Артура. По такому случаю и сам главбух сейчас сиял, как начищенный пятак. Да, он получит какой-то срок, но в него войдет тот год, что он провел в СИЗО и освобожденный от изолятора на время переквалификации и метаний прокуратуры. Еще за него вступится коллектив, непосредственное начальство нашего бывшего ателье решилось придти на помощь, и было готово взять чуть не на поруки проштрафившихся — конечно, не положено, но этот жест сработать для смягчения приговора просто обязан.
Так что оба, и главбух, и управляющий — сейчас принимали схожие поздравления, обнимались и целовались со всеми прибывающими. Не смущало никого и то обстоятельство, что квартиру Фимы по-прежнему прослушивали. Все от души высказывались в адрес следствия, перемывали кости прокурору, взявшемуся за явно проигрышное дело и дербанили суд, на который пройдет в атмосфере памяти Артура, ведь он дотянется до февраля, годовщины трагедии на Василевского, для многих незаживаемой именно потому, что следствие по делу далеко не продвинулось, а следствие по кооперативу прошагало уж слишком споро и бессмысленно жестко, превратив жертв в обвиняемых. Складывалось ощущение, что суд пройдет при повышенных мерах безопасности из-за массы народа, митингующего у стен. Такое развитие событий не являлось чем-то из ряда вон — возле прокуратуры и так собирались изредка кооператоры, требуя прекращения дела против нашего ателье. Их быстро разгоняли, но нынешнюю волну милиция вред ли сможет так же легко погасить.
Кто-то узнал, что я самостоятельно расследовал, и может даже, еще пытаюсь докопаться до гибели Артура, — меня принялись расспрашивать о подробностях. Но что я мог рассказать? — ведь толком ни до чего докопаться нее смог. Сделал
